(авторская редакция, окончательный вариант)
Давно это было. Жил в Берёзовском заводе, на котором золото из руды добывали, мужик, Иваном Брусницыным звали. Работал при заводе рудоищим, т.е. ходил по окрестным лесам да горам, руду золотоносную сыскивал. Как и все работные люди, крепостным был, но не к барину прикреплённым, а к заводу. Принадлежал, стало быть, государству. Да всё одно – любой заводской мало-мальский начальник – ему господин, мог и под землю на самые тяжёлые работы отправить, мог и выпороть приказать. Но Ивана начальство ценило - удачливый был. Знал, в каком месте шурф бить, чтобы до золотой жилы дойти. Ко времени нашего рассказа, было у Ивана уже шестеро детей: двое старших сыновей – при заводе работали, три дочери – дома, при матери, да младшенький – Лёвка, которому четыре годочка недавно стукнуло, но зело смышлёный был малец, памятью крепок. Не единожды с отцом в промысел хаживал, тропы лесные с первой проходки запоминал.
И зверя в лесу не боялся. Однажды, когда сыну и трёх лет ещё не было, гонялся он за бабочками да незаметно и углубился в чащу леса. Дома хватились его, искать побежали, а солнце уже к закату шло. Идёт Иван по лесу, кличет малого, да только голос пропал, ну, как отрезало. Вскоре, почти совсем стемнело. Вдруг, слышит недалеко смех малыша и какое-то повизгивание. На небольшой полянке его Лёвка с двумя волчатами играет, всё норовит за хвост ухватить. А волчица спокойнёхонько за этим всем наблюдает. Заметила Ивана, что-то рыкнула по своему, вроде как к себе детей позвала, те – к мамке, а Лёвка вначале – за ними, потом отца увидел, остолбеневшего от страха, подбежал к нему, смеётся, на волчат показывает, а тех уже и след простыл. Наказать, конечно, пришлось, чтоб впредь неповадно было одному по лесу шастать, да только - напрасно, полюбил Левонтий лес, да и тот отвечал ему взаимностью. Бывало, пойдут ребята со старшими по грибы, у всех в корзинках половина поганок, а у Лёвы – грибок к грибку, все ядрёные, червем не точеные. И забаву для себя он нашёл не такую, как у всех детей – те больше репу по двору гоняли, вместо меча, или «в лошадку» играли: скакали на палочке верхом. А у Лёвки лоток был небольшой, отцом сработанный, да тачка малая, в которую наберёт он земли полнёхонько, а отец в эту землю несколько золотинок крошечных закопает, да сколько, не сказывает, а Лёва у ближайшего ручья «породу» промывает, золотинки отыскивает. Коль отцу недосуг, или он в очередном поиске – сам в землю золотинки прячет, потом отыскивает, но это не так интересно, потому как знает, сколько спрятал.
Долго ли, коротко, собрался Иван в дорогу – очередное рудопроявление искать, а Левонтий просит отца: возьми, да – возьми с собой. Подумал тот – и согласился: четыре года человеку, пора к делу приучать.
Идут они день, идут другой. Где привал сделают – шалаш срубят, где в охотничьей заимке переночуют, да только подошли они к горе не очень высокой, но кручами богатой, откуда речка Берёзовка тонким ручейком начало своё берёт. Иван наказал сыну пойти хворосту набрать, сам принялся шалаш сооружать, к ночлегу готовиться. Идёт Лёва по лесу, сухие веточки подбирает, вдруг, слышит, будто стонет кто-то, да так жалобно. Не раздумывая, пошёл в ту сторону, откуда звуки доносились. Видит – огромная лесина ящерку придавила. Ящерка дивная, таких он раньше не видывал, величиной с их кота Василия, вся в блестящих чешуйках зелёного цвета, глаза большие, ярко жёлтые, с золотыми искорками внутри, а из них крупными градинками настоящие слёзы текут, как у его мамки, когда она руку о печную затворку обожгла. Подбежал Лёва к лесине, тянет её, толкает, да кого там! На вершок не сдвинул. За отцом сбегать – так, поди, ящерка не выдюжит, помрёт. Оглянулся вокруг, заметил сучковатую палку охватом в отцовскую руку, только бы совсем сухой не оказалась, поднял её, под лесину подсунул и навалился на другой конец всем своим не очень весомым телом, да – раз, да – другой, да – третий. И дрогнула лесина, сдвинулась с места, появилась у ящерки возможность вздохнуть и шевельнуться. Ещё приналёг мальчонка на свой импровизированный рычаг, ящерка напряглась и освободилась из плена. Так и сели они друг против друга. Лёвка улыбается, пот с лица рукавом утирает, ящерка глядит на него своими удивительными глазами и будто шепчет что-то. И тут на Лёву сон навалился, да такой, что где сидел – там и уснул. И видит он во сне, что стоит рядом с ним высокая женщина необыкновенной красоты, одета так, как у них в заводе даже жена управляющего не одевается. Сарафан яркими каменьями расцвечен, кокошник на голове – чисто золотой, и говорит ему голосом, звучащим, как эхо в горах: «За то, что спас меня, Левонтий, проси, чего хочешь».
А что малец попросить может, когда и жизни-то ещё толком не видел. – «А ты, правда, всё можешь?» - «Всё – могу», - «И лоток мне новый сделать можешь? А то тятька мне совсем маленький сделал, а я уже большой, мне и лоток побольше нужен». - «Это – просто, проси чего-нибудь ещё». – «А у меня и так всё есть», - засмеялся Лёвка. - «Ну, что ж, будь по твоему, подарю тебе лоток, но пустым он у тебя никогда не будет, а время придёт, я тебе ещё пригожусь» - сказала так и, будто растаяла. Очнулся Лёвка ото сна, и видит: лежит рядом с ним лоток промывочный, удивился, но лоток взял. Вернулся к отцу с хворостом и с лотком, хотел рассказать, что с ним произошло, но память тут же закрылась, ничего из происшедшего вспомнить не может. Отец увидел лоток, спросил: «Откуда», - «Нашёл», -только и сумел сказать.
C того времени, чудные чудеса происходить с Лёвкой начали. Рудопроявление в эту ходку нашли они дюже богатое, но не это дивно – отец был удачливый рудоищик – Лёвка в своём лотке, после каждой промывки, золота находил, вчетверо более того, что туда отец или он сам припрятывал. Вскоре, благополучие семьи пошло в гору. Отстроили добротный дом – пятистенок. Отец сумел выкупить из «крепости» всех своих детей и даже жену. Но вот его самого ни за какие деньги не отпускали - очень нужен был государскому заводу такой раб.
Время шло. Лёвка взрослел и, хоть ростом уступал отдельным своим сверстникам, но умом и смекалкой мог заткнуть за пояс даже бывалых мужиков. К десяти годам получил звание горного мастера, и уже с того возраста иначе, как Львом Ивановичем его не называли. Иногда, во сне являлась ему, встреченная в далёком забытье, красавица, будоража его воображение, заставляя наутро пытаться вспомнить, что снилось, порой, отдельные детали сна в памяти всплывали.
С годами всё более уважаемым человеком становился Лев Брусницын. К тридцати годам под его началом работало более тысячи человек. Уже и женился, и троих сыновей завёл, но не было покоя в его душе. Однажды, ехал он на своём верном коне Штревеле во время поиска очередного рудопроявления, задумался, вдруг, слышит: «Слезай, православный, приехал», - и пищаль прямо в грудь ему направлена, оглянулся – сзади ещё двое и тоже не с пустыми руками. А тот, который оружием грозил, уже руку к морде коня тянет. Но гордым конёк его был, не меньше, чем хозяин. Тяпнул зубами нахальную руку, да ещё передними ногами татю добавил, встав «на дыбы», даже седок в седле едва удержался, а потом галопом помчал Льва Ивановича прочь от этого места. Всё произошло так быстро, что Брусницын даже с мыслями собраться не успел, как оказался далеко от того маршрута, который пройти собирался, в самой лесной глухомани. Смотрит, небольшая избушка, полуземлянка в два окна, притулилась к подножью холма, а рядом, почти под окнами – рожь колосится, из открытой двери козья мордочка выглядывает. Слез путник с коня, любопытно ему стало, кто в землянке живёт. А хозяин уже сам навстречу вышел: «Доброго здоровья, Лев Иванович, давно тебя дожидаюсь». Пуще прежнего удивился Брусницын, откуда этому седовласому старику, с белой окладистой бородой имя его известно? Сам-то он, точно, нигде прежде его не встречал. «Не удивляйся, Лев Иванович, молва о тебе впереди тебя бежит - улыбнулся старик в седую бороду - проходи, гостем будешь». Вошёл Брусницын в землянку, по русскому обычаю на образа перекрестился, а хозяин за стол приглашает: «Не побрезгуй моим угощением». Угощение и правда – знатное: тушёное мясо в миске дымится, грибочки сметаной сдобрены, румяный пирог в центре стола, и всё – будто только что приготовлено, видно, что гостя ждали. Лев Иванович не стал отказываться, присел к столу. И вот что странно, видит он человека впервой, а будто – сто лет знаком. А главное – в рудном деле старик не хуже Брусницына разбирается. Вопросы интересные задаёт, и всё – по делу. Он стал первым, кому Лев Иванович рассказал о том, что с ним в детстве приключилось.
«Вот что я скажу тебе, человече, - начал отшельник – неспроста всё это, избранный ты, миссии своей до конца пока не знаешь. Знак тебе будет. Поведай мне, какие мысли тебя гнетут». – «Тебе, вероятно, известно про каторжный труд на рудодобывающих заводах, так вот мечтаю я, и мечта моя – не на пустом месте, чтобы добывать золото, не спускаясь в шахты, а один знак я получил уже, это – лоток мой чудесный. Как только захватываю им песок со дна речного – обязательно золото нахожу. Другие тут же берут – ничего. А смотри, что недавно обнаружил я, промывая отвальную из шахт руду», - и Лев Иванович бережно достал из-за пазухи маленький узелок, развязал его, потом развернул находящийся в нём бумажный пакетик и показал отшельнику две маленькие крупинки золота. - «Видишь»? – «Как не видеть, почитай сам я два десятка лет на шахте отбатрачил. В бегах числюсь, да ты, поди, не выдашь. А золото – не шахтное, на него уж я насмотрелся». – «То- то и оно, что не шахтное, думаю, россыпное оно, прошу добро на разведку, ан – не дают». – «Говорю тебе – знака жди. Не зря сама Хозяйка тебе удачу напророчила, она и поможет. Да лоток береги, никому о его свойствах не сказывай. Хотя в недобрых руках он работать не будет».- «Какая хозяйка?» - «Медной горы хозяйка, не слыхал?» - «Нет», - «Тогда – слушай». И поведал ему старик о том, о чём десятилетия спустя нам Павел Бажов рассказал: и о Медной горы Хозяйке, и о Великом Полозе земли уральской, да много ещё о чём.
С утречка, поблагодарив хозяина за приют, за ласку, отправился Брусницын, сын Иванов, дальше, а путь его лежал вдоль речки Берёзовки, к её низовьям. Разговор с отшельником не выходил у него из головы: как мог старик знать о нём то, что другим было не ведомо? Не давали покоя и некоторые странности: поданный к обеду пирог, был, словно только что из печи, а печь была холодна, будто и не топилась вовсе. А может быть, он и есть тот Полоз, о котором сам же рассказывал? Проезжая знакомые места, вспоминал Лев Иванович, как бывал там с отцом и даже полянку обнаружил, где привал сооружали когда-то. Решил и сегодня на том же месте отдохнуть. Стреножил Штревеля, развёл костерок, попил чайку, сдобрённого шиповником да мятой. Сидя на мягкой травке, прислонившись спиной к берёзке, засмотрелся на игру водяных струй в реке. В том месте река бежала быстро, с камешка на камешек перекатываясь. Вдруг, на самой середине реки образовалось небольшое туманное облако, которое, разрастаясь, приобретало причудливые очертания, напоминающие то – стоящую на хвосте большую ящерицу, то – женщину в пышной одежде. Вскоре, в верхней части облака отчётливо вырисовалось прекрасное лицо женщины. Лев Иванович вздрогнул, это была – она, та, что во сне ему являлась. Потом из облака рука показалась и знаком поманила его за собой. Ни минуты не раздумывая, шагнул он в воду, устремившись вслед за видением вниз по Берёзовке. Недалеко от того места, где речка в Пышму впадает, облако сгустилось, закрутилось и нырнуло под воду. Запомнив место, Брусницын вернулся к своему пристанищу, и уже на Штревеле со всем своим снаряжением подъехал к устью реки. Не успел он спешиться, как лоток, словно сам ему в руки прыгнул. И пошла потеха! Даже при рождении детей не испытывал Лев Иванович такого восторга, такого ликования, сладостного упоения охватившего всю его сущность, когда ссыпал намытое золото в специальную коробку. Не о себе он думал, а об отечестве своём, которому открытие им россыпного золота великую услугу окажет.
Ехал он домой, улыбался в бороду, представляя, каким глупым сделается лицо управляющего, когда вместе с рапортом, выложит он на стол добытое им в речном песке золото, поиски которого тот запрещал ему вести.
А дома беда его ждала: Катерина – жена, померла. Хворая она была. Третьего сына тяжело рожала, да так и не оправилась после родов. Хоть и не было между ней и Львом Ивановичем большой любви, но жалел он её, берёг. Пришлось Льву Ивановичу самому с детьми управляться. Хорошо, мать помогала.
За сентябрём, по-летнему тёплым, пришёл по зимнему холодный октябрь. На Урале такое не редко случается. За ночь лужи замёрзли, да ещё лёгким снежком принакрылись. Спозаранку, как обычно, спеша на завод, Брусницын, проходя по мосткам, проложенным через ручей, поскользнулся, упал, да так сильно ударился головой, что на минуту потерял сознание. Очнулся от прикосновения нежных рук, растирающих ему виски, открыл глаза и замер – над ним склонилось лицо, которое много лет, с детства, виделось во сне и не давало покоя, вот только глаза не жёлтые, как у видения, а синие, да глубокие, как вода в омуте.
Вскоре Пелагея, так звали красавицу, женой его стала, мать сыновьям заменила.
Но мало Лев Иванович семейным счастьем наслаждался. Его открытие, при меньших затратах, вчетверо больше золота давало, чем рудное. Приходилось всё новые и новые жилы золотоносные разведывать, учеников обучать. Опричь Урала, было предписано ему произвести разведку на сибирской реке Енисее, да на Алтае. «Где Брусницын, там – золото» - молва до самого Петербурга дошла. Работал Лев Иванович без продыху. Иной раз спал всего по два часа в сутки. И не выдержал, однажды, слёг в горячке. Болезнь длилась не долго, закалённый с младенчества организм быстро с ней справился, но вот в бреду проговорился Лев Иванович о своих чудесных приключениях. Человек, который ухаживал за ним, толком ничего не понял, кроме того, что лоток рудоищика – не простой,
и, что удачей своей старательской во многом ему он обязан. Слух этот быстро разнёсся окрест, дошёл он и до Брусеицына. Обидно тому стало. Как ни чудесен был лоток, но без старания и умения инженера многого ли он стоил? Ведь прежде чем золото мыть, золотую жилу найти надо. Собираясь в очередной поход, Лев Иванович лоток дома оставил, наказав Пелагее беречь его. Завернув в тряпицу, спрятала она его в сундучок и на замок закрыла. И на сей раз, открыл он очередной богатый рудник, назвав его Макаровским в честь своего друга детства.
Как-то, Пелагеюшка, тоскуя по другу милому, достала из сундучка мужнин лоток - всё гладит его, да слёзы льёт, грустно молодой женщине без мужской любви и ласки. Только, вдруг, словно потеплел лоток под её руками, и голос мужа, как наяву, в ушах её зазвучал, и слова такие нежные да ласковые. И встрепенулось сердечко радостью, ушла тоска-кручинушка. С тех пор так и повелось. Как грустно станет, достанет лоток заветный – и, будто на свидании с милым побывала. Однажды, когда Пелегея сидела с лотком на руках, порозовевшая, улыбающаяся, соседка к ней зашла молочка попросить – сынишка захворал, а своя коровка только что отелилась. Подошла к хозяйке, до лотка дотронулась, говорит: «А не лоток ли это Льва Ивановича? Можно я поближе посмотрю?» - «Смотри, не жалко». Поговорили ещё так-то, ушла соседка, а дома у неё - чудо: ребёнок навстречу бежит совершенно здоровенький. На другой день ещё одна соседка зашла – заботой поделиться: дочь её в «девках» засиделась, у её ровесниц – уж дети, а у Матрёны даже и дружка нет. Пелагея опять на коленях лоток держала, хотела убрать, да не успела. Соседка с ней своей заботой делится, нет-нет да и дотронется до лотка, погладит его. Пришла домой, а дома – радость, сваты нагрянули, и Матрёна – такая счастливая. Скоро к Пелагее соседи зачастили. Забот у заводских хватало: то корова ногу сломала, то мужик «окаянный», больно волю рукам стал давать, чуть не покалечил, то просто кого-то нужда заела, да мало ли чего. И вот что чудно: дотронувшись до лотка, желаемое получали только люди с чистыми помыслами.
Хорошую жизнь Лев Иванович с Пелагеей прожили. Много добра людям сделали, а что до открытия Брусницына, так, то - неоценимый вклад в благополучие Государства Российского. По сею пору способ поиска и добычи золота, им открытый, в чести у старателей. Потому и памятник ему на его родине в Берёзовском всем миром ставили, а лоток под правой его рукой, сработан с заветного лотка, Хозяйкой Медной горы ему подаренного. Молва идёт, что волшебного свойства утолять печали людские он и в копии своей не утратил. Кто знает.